«Морфий» Балабанова – дозированное сумасшествие
Екатеринбуржцам посчастливилось в числе первых увидеть новинку отечественного кинопрома. Фильм «Морфий» его автор Алексей Балабанов в родной город, где делал первые творческие шаги в качестве ассистента режиссера на Свердловской киностудии, направил чуть раньше срока официальной премьеры. «Морфий» сопровождала в Екатеринбург исполнительница главной женской роли Ингеборга Дапкунайте. Пообщавшись с ней и посмотрев фильм, корреспондент «Апельсина» спешит поделиться впечатлениями с читателями.
Балабанов не снимает легких фильмов: у него и комедийные по экранным определениям «Жмурки» вышли циничной утопической пародией на вчерашних бандитов, которые сегодня неожиданно даже для себя самих выросли в уважаемых бизнесменов. Вот и «Морфий» – картина не из ряда остросовременных драм. Это скорее вещь в одной линейке с «Замком» (ранним балабановским творением, не очень, к сожалению, известным), только по времени действия гораздо более близкая к настоящему моменту. Но это еще и экранизация - сложная, сделанная на очень непростое произведение, пожалуй, самого загадочного литературного гения русской литературы – Михаила Булгакова.
Булгаков создавал «Записки юного врача» как автопортрет, как исповедь молодой души, чуть было не погибшей от собственных же силы и гения, да еще от тех кошмарных условий, в которые автор оказался заключен и революционным безвременьем, и личными обстоятельствами жизни, и, конечно же, сильнейшим «профессиональным» медицинским наркотиком – морфием.
Морфинисты – не редкие болящие да страждущие. В начале прошлого века в России морфием «увлекались» многие: и эпоха благоприятствовала, и затягивало несказанно быстро. Сам Булгаков, по примеру своего главного героя, доктора Полякова, прибыл на службу в провинциальную русскую губернию, где его врачебный гений сначала от смятения, а потом и в животной страсти оказался поглощен морфием. Порошок, обезболивший легкое недомогание первым же уколом, одновременно с этим дал старт множественной череде следующих, только сделанных по уже иным соображениям – слабостям души, которые наркотик попросту «давит». Доктор Поляков оперирует впервые и по наитию: делает ампутации, вставляет в глотку серебряные трубки, - все удачно, все быстро, все на одном дыхании. Но каждый его «вдох» требует «выдоха» – разрядки морфием.
Картина Балабанова – словно лоскутное одеяло из бесконечной череды этих вдохов и выдохов. В ней нет ни четкой сюжетной линии, ни геройских страстей, - один лишь быт. Быт грязного захолустья, забытого и царем, и революцией и есть главная декорация фильма, которая в ней одновременно и главное действующее лицо. «Морфий» Балабанова как старый альбом с десятком дагерротипов, в котором на первом ли, на втором ли плане от снимка к снимку виден нам доктор Поляков, шагающий сквозь все эти декадентские пейзажи и портреты собственного, «потерянного» то ли русского, то ли советского поколения.
Балабанов и сам осознает, что смотреть картину пойдут немногие - не таков сейчас массовый спрос: люди хотят простого, «рубленого» экшна, а в «Морфии» если экшн и есть, то… весьма флегматичной породы. Тут страсти свойства кровавого, терпкого и с зашкаливающим градусом крепости, но «запертые» в эпохе, во времени, в человеческих типажах. Что-то постоянно происходит на экране жестокое и вместе с тем неотвратимое, мерно и уверенно идущее вперед, давя под собой героев, которые как в самом первобытном страхе стоят перед мучителем и даже немого крика у них не выходит, сплошное молчание и позы, как в знакомой детской игре «фигура, замри!». Последнее на фоне контраста юного, но мужественного лица исполнителя главной роли Леонида Бичевина и холодного, скандинавского типажа потрясающей Ингеборги Дапкунайте, выглядит до странного выразительно. Изначально казавшаяся странной подборка актерского состава (Дапкунайте, Бичевин, Панин, Письмиченко) абсолютно оправдана тем, что видим на экране: намеренная деструкция органично выделяет в корне разобщенные психотипы русского населения начала прошлого века.
В качестве саунда к «Морфию» Балабанов взял граммофонные записи популярных в 10-20 годы прошлого века шлягеров. И вот легко и складно исполняющий «Кокаинетку» голос Вертинского безукоризненно рисует главное в картине: «Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная// И я знаю, что крикнув, Вы можете спрыгнуть с ума». И вот это «спрыгнуть с ума» – как естественное и единственно возможное решение для человека ума в эпоху истинно дьявольских безумств
Автор: ИА "Апельсин"
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
</>
